Юляша давно была в декрете, и вместо нее к шефу в приемную посадили другую девочку, к которой я никак не могла привыкнуть.
Юляша была улыбчивая хохотушка, иногда я заходила в приемную без повода, просто посмотреть, как ее улыбка озаряет кабинет, погреться в лучах чужого магнетизма.
Новая девушка была строга и неприступна. Хотелось отдать ей документ и сбежать, ни минуты не задерживаясь.
В тот день мы с мужем были приглашены на день Рождения к другу. Мы очень ждали этот праздник, заготовили общий сюрприз, и предвкушали фурор.
Я отпросилась с работы пораньше. Вот сейчас отнесу документ и побегу.
Новая хмурая секретарша сообщила, что сегодня к шефу приходила Юляша.
— Приходила и не зашла к нам? — расстроилась я, собираясь выйти из кабинета.
— У нее умер ребенок, — мне вдруг будто выстрелили в спину.
— Как умер? — я не поверила своим ушам.
— Я не акушер, я не знаю как…
Меня прожгло ужасом, я выпала из приемной и побежала в туалет. Еле успела. Меня рвало, совершенно безжалостно и беспричинно. Потом я,обессилев, долго сидела на подоконнике и смотрела в окно.
Вспоминала, как Юляша сообщила мне, что беременна. Как мы берегли ее от стрессов, как охотно подменяли, когда ее крутило от токсикоза.
Мы с Юляшей не были подругами. Просто коллеги. Но она всегда была каким-то своим, близким, добрым, улыбчивым человеком.
Не помню, сколько я просидела на том подоконнике. В туалет заходили другие сотрудники.
— Уже знаешь? — спрашивали они.
Я кивала и отворачивалась к окну.
Новость быстро распространялась.
Я пошла домой. Мне хотелось полежать лицом к стене.
Муж уже был дома.
— Ты что так долго? — весело чмокнул он меня в щеку. — Опять задержали? Давай, переодевайся, сейчас побежим уже…
Я разулась и прошла в комнату. Легла на диван лицом к стене.
— Тебе плохо? — спросил муж.
— Да.
— Что? Голова? Живот?
— У Юляши умер ребенок.
— У какой Юляши?
— У нашей, с работы.
— Ясно, очень жаль. Ну так я не понял, мы идем?
Я резко обернулась на мужа.
— Ты не слышал???
— Я слышал. У какой-то девочки, которую ты знаешь лично, случилась трагедия. Мне очень жаль. Мы же не отменим из-за этого планы?
— Планы? Ты хотел сказать праздник? — я не верила своим ушам. — Ты думаешь, что гоготать и веселиться — это то, что сейчас стоит делать?
— А что, отменим все дни Рождения из-за того, что у кого-то чужого трагедия?
— Не чужого! Я ее знала! Я с ней почти дружила! — я рыдаю. — Я не могу сегодня веселиться!
— То есть мы не идем на праздник, который готовили много недель, потому что где-то кто-то умер??? — возмущенно спросил муж.
— То есть мы пойдем плясать и веселиться, зная, что у близкого человека ТАКАЯ трагедия??? — возмущенно спросила я.
И дальше мы произнесли в унисон:
— В ГОЛОВЕ НЕ УКЛАДЫВАЕТСЯ!!!
У нас обоих это и правда не укладывалось в голове.
Я в тот момент переживала страшное разочарование в любимом человеке: как, как я могла не замечать, что он бездушный айсберг??? Что ему плевать на людей? На их жизнь. И смерть.
Думаю, муж чувствовал то же самое. Думал обо мне что-то вроде: «Истеричка психованная, если из-за каждой людской трагедии ставить на паузу собственную жизнь…»
Все люди разные. Это такая избитая фраза, что тошно. Но когда начинаешь проживать ее через примеры из жизни, пропускать через мельницу собственных чувств, каждое слово становится пронзительно понятно, и превращается в татуировку на сердце.
Мы все выросли в разных песочницах.
У нас перед глазами были разные примеры и авторитеты. Нас по-разному воспитывали, читали разные сказки.
Мы по-разному видим этот мир, и судьбы у нас сложились по-разному.
Но на каком-то этапе мы с мужем (тогда еще не мужем) вдруг встретились и влюбились, и захотели сложить две судьбы в одну.
И сложили.
Теперь у нас семья, но от этого мы не перестали быть разными людьми.
Все мое детство и юность — череда испытаний и потрясений. Я привыкла к страданиям. Я научилась страдать грамотно с отдачей в действие.
Я в случае личных трагедий не ложусь лицом к стене, я начинаю действовать, будто бежать марафон.
Каждое новое испытание — как прививка для жизненного иммунитета, укрепляющая силу воли. Но чем сильнее я становилась, чем крепче закаляла меня судьба, тем восприимчивей к чужим бедам я была.
Сердце, которое знает, что такое боль, никогда не останется равнодушным к чужой боли.
Мой муж другой. Он рос в крепкой и любящей семье, у него было обычное мальчишечье детство, а потом взросление, но такое… в пределах нормы. Я это называю «его не хоронили под плинтусом». Ничего такого, о чем можно было бы написать книгу.
У него не было опыта страданий. Он не виноват. Это же прекрасно, что не было, это же хорошо. Он не ранен, у него нет шрамов. И нет восприимчивости к чужой боли…
Пока нет… Жизнь длинная. Тем более со мной. Не могу не пошутить, что за 16 лет я обеспечила ему опыт. Ну, страданий)
Чтобы осознать это, мне потребовалось тридцать лет. Пройти по дороге мудрости, и каждый раз спотыкаясь об очередную подобную историю, бормотать про себя: «».
Они же растут из своих песочниц, а мы оцениваем их — из своих. А из наших не все видно, ребят. Далеко не все.
Я на тот праздник не пошла.
А муж пошел.
Помню, что мы тогда серьезно поругались. Прямо очень зло и надолго.
Потому что это было лет 14 назад, тогда по венам вместо крови течет юношеский максимализм и желание ломать то, что не оправдывает наших ожиданий. Это желание тоже рождено не на пустом месте. А потому что нет опыта потерь. Мы еще не знаем, как это больно, вот и нарушаем правила, проверяем границы, крушим безжалостно нашу молодость, которая, кажется, будет длиться вечно…
Мы же еще ни разу не были взрослыми, откуда нам знать, каково это?
А эти переломы потом неправильно срастаются и отдают тянущей и ноющей болью куда-то, где хранятся воспоминания.
Прошли годы. Мы поменялись, стали другими. И он. И я.
Мы немножко пообточились друг об друга. Он стал помягче, я — пожестче. Мы вместе пережили столько всего… разного, и приобрели целую россыпь шрамов и морщинок. Я не про внешность.
Месяц назад я готовила публикацию про мальчика Матвея. Там нужно было помочь на операцию … Мы уже встретились с ним и родителями, уже я написала текст, отправила маме на согласование…
Мы собирались с мужем в театр. Я стояла у зеркала, крутила локоны.
И вдруг от мамы Матвея пришло сообщение: «Оля, не надо текста. Уже всё».
Я сразу поняла, что значит «всё».
Не успели.
Я ушла в ванную, включила воду, проплакалась. Успокаивала себя мыслью, что Матвею ТАМ лучше.
Ну ведь это и правда так.
Вытерлась насухо полотенцем, стала заново красить глаза. Я не буду отменять планы, мы так давно никуда не выбирались вдвоем… Муж ни в чем не виноват, он очень ждал. Театр значит театр.
Муж заглянул в ванную и внимательно посмотрел на меня.
— Мне еще пять минут, — сказала я.
— Что-то случилось? — спросил он. — Что ты ревела?
— Траблы по работе. Пять минут и идем.
— Кого-то не спасли? Кто-то…кто-то…. не дожил? Матвей?
Я кивнула и слезы второй раз потекли по моим щекам.
— Хочешь, мы никуда не пойдем? — спросил муж и обнял меня.
— Нет-нет, зачем, я сейчас умоюсь…
— Да какой тебе театр…
— Нет, ну как же…- я вытерла глаза, смешно размазав тушь.
— Да какой нам театр, когда дома вон какой… цирк.
Я засмеялась, муж всегда мог меня рассмешить.
Мы остались дома, и тихо и уютно посмотрели грустный фильм.
Все люди разные.
Каждый день разные, не похожие на себя вчерашних. Потому что этот целый прожитый день сделал их взрослее и мудрее на целый день.
Сегодня мы все станем мудрее на целый четверг.
Все люди разные.
И со всеми всё нормально.
Автор: Ольга Савельева
